К 100-летию со дня рождения С.В. Тябликова

Сложно писать о своём отце, тем более об отце знаменитом, поскольку всегда существует опасность незаслуженно очутиться в лучах его славы, никакого отношения к тебе не имеющей…

Биография любого человека всегда складывается из двух частей: биографии социальной — взгляда со стороны общества и окружающих людей на жизнь и поступки человека, и биографии «домашней» — взгляда на жизнь того же человека, но со стороны домочадцев. Мой папа, конечно же, не исключение, и поэтому рассказ о нём будет состоять из двух частей.

Итак, мой отец — Сергей Владимирович Тябликов, известный советский физик, родился в подмосковном г. Клин 7 сентября 1921 года. В 1939 г. он окончил школу с отличным аттестатом, получив этим право поступления в вуз без экзаменов, и выбрал физический факультет МГУ. Но после окончания им 2-го курса в 1941 г. началась война, он не подлежал мобилизации по зрению и вместе с университетом эвакуировался в Ашхабад, в вагоне эшелона близко познакомившись с А.Д. Сахаровым, оказавшись с ним на соседних полках. Это знакомство, видимо, и способствовало тому, что позднее А.Д. Сахаров привлёк отца к разработке «ядерного щита» СССР.

После возвращения из эвакуации он в 1944 г. окончил физический факультет МГУ с красным дипломом и поступил в аспирантуру при кафедре теоретической физики МГУ к профессору А.А. Власову — специалисту по физике плазмы и статистической физике, который и рекомендовал отца вернувшемуся в Москву Н.Н. Боголюбову. В 1947 г. после окончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации отцу была присвоена учёная степень кандидата физико-математических наук. В 1948 году (совместно с Н.Н. Боголюбовым) отцом была разработана математическая теория «полярной» модели металла. Тогда же им была построена первая последовательная квантово-механическая теория магнитной анизотропии, и в дальнейшем квантовая теория ферромагнетизма и антиферромагнетизма занимает в его исследованиях ведущее место.

В 1954 г. отцом была защищена докторская диссертация «Исследования по теории поляронов», сделавшая его доктором физико-математических наук.

Позже, в 1956 году, вместе с Н.Н. Боголюбовым у него была поездка в США по приглашению одного из научных институтов. Из неё отец вернулся несколько озадаченный, но без того безудержного изумления и восторга, о котором часто читаешь в воспоминаниях людей, побывавших в те годы за «железным занавесом» в «логове мирового империализма». Он не привёз оттуда ничего, кроме научных книг, паркеровской ручки с золотым пером, с которой, из-за её удобства, не расставался до конца жизни.

Исключительно важные результаты в теории ферромагнетизма отец получил после появления метода двухвременных запаздывающих и опережающих температурных квантовых функций Грина, значительно усовершенствованного им в совместной работе с Н.Н. Боголюбовым (ДАН СССР, 1959 г). Тогда и появилось «приближение Боголюбова — Тябликова» («Bogolyubov-Tyablikov approximation»), знакомое ныне каждому физику-теоретику.

В 1959 году отец опубликовал ставшую впоследствии знаменитой работу, в которой впервые было описано полученное им уравнение магнитного состояния ферромагнетика в модели локализованных электронов Гейзенберга для широкого интервала температур. Построенное в этой работе приближение было основано на температурном упорядочении спектра магнонов и получило название «расцепление Тябликова» («Туаblко? decoupling»). В 1961 г. отец (совместно с В.Л. Бонч-Бруевичем) написал книгу, в которой впервые был последовательно изложен «Метод функций Грина в статистической механике».

С 1947 года и до конца жизни отец работал в Математическом институте АН СССР, с 1962 года бессменно возглавляя Отдел статистической механики МИАН СССР и читал лекции по квантовой теории на физфаке МГУ. В 1966 году стал научным руководителем вновь созданного Сектора статистической механики ЛТФ ОИЯИ в Дубне. В 1964 году ему было присвоено звание профессора МГУ.

В МИАНе папа встретил свою будущую жену, мою маму, Таисию Васильевну Рогозкину, работавшую зав. аспирантурой МИАН после окончания мехмата МГУ. Она была с отцом до его последнего мгновения…

В 1965 году вышла монография отца «Методы квантовой теории магнетизма», которую перевели и издали в 1967 году в США в изд. Шпрингера на английском, а потом, в 1968 году, в Лейпциге на немецком языке. За эту монографию отец был удостоен Государственной премии СССР 1970 года (посмертно). Монография была переиздана в 1975 г. и до настоящего времени служит учебником для студентов-физиков, в котором простым и ясным языком изложены основы современной квантовой теории магнетизма.

Мир взрослых и мир детей — это два совершенно различных мира, соприкасающиеся лишь в ограниченном числе точек. Но если взрослые, постаравшись вспомнить себя и своё поведение в детстве, могут попытаться понять ребенка и что его на сей момент волнует, то для детей это совершенно исключено — они ещё не были взрослыми… Поэтому мои воспоминания об отце, о папе — это окрашенные детским восприятием отдельные картинки, не более того…

В моей памяти папа был всегда очень занят, дверь в его кабинет была почти всегда закрыта — он постоянно работал… Заглядывая к нему, я видел большой стол, как стеной, обложенный стопками черновиков, рукописей и книгами. На этом столе всегда, как пресс-папье, стояли чугунные каслинского литья пантера и гончая и ещё тяжёлая стеклянная пепельница, каждое утро оказывавшаяся с горкой окурков от «Беломора». Он курил всю жизнь исключительно «Беломор», только последние 2-3 года разбавляя болгарским «Opal».

Две стены его кабинета занимали стеллажи, шкафы с книгами, третья выходила на балкон. Часто из кабинета слышалась негромкая музыка, всегда только классическая — папа говорил, что она помогает думать, мне казалось это немного странным, но музыка и у меня рождала какое-то странное ощущение, может быть, настроение — она позволяла душе парить, отстраняясь от «сиюминутности» и открывая взору иные просторы…

Писал папа быстро, скорописью, перьевой ручкой. И очень любил крепкий индийский чай, пил его из стакана тонкого стекла в серебряном подстаканнике, подаренном ему после защиты докторской диссертации, с серебряной ложечкой из давних времён… На столе часто стоял недопитый стакан (порой уже остывшего) чая, из которого он прихлёбывал во время работы. У нас дома вообще был «культ чая» — чай пил и дедушка, и тоже только крепкий, и тоже из стакана с подстаканником. А потом к этому пристрастился и я.

Тогда для меня он был просто папа, его научные достижения лежали за пределами моего мира. Наши миры соприкасались, когда к нему приходили коллеги обсудить научные проблемы — тогда из-за двери кабинета слышались совершенно незнакомые слова и выражения, значения и смысла которых я не понимал, для меня это были слова на тарабарском языке…

Запуск 4 октября 1957 года первого спутника стал для всех шагом в новую эпоху. Вечером того или следующего дня мы с папой гуляли на улице в Москве, вокруг было много людей, они смотрели в тёмное небо и пытались что-то разглядеть там. Тогда папа посадил меня на плечи, показал на движущуюся звёздочку в небе и сказал: «Смотри, сын — это наш первый спутник, его запустили впервые в мире люди нашей страны, потому что наша страна — лучшая в мире и, что бы в ней ни происходило, как бы трудно в ней ни было жить, это — твоя Родина! Запомни это, сын!»

Мне тогда было 4 с половиной года, понял, я, естественно не всё, но запомнил дословно. А понимание сказанного пришло много позже…

И через 4 года, когда в космос полетел Гагарин, а я заканчивал 1-й класс — в тот солнечный апрельский день восторг от происходящего усиливался давно сказанными словами отца: «Это — твоя Родина!»

Занятость отца странным образом сочеталась с открытостью для нас с братом по любому неотложному делу (с уроками, например), но он очень сердился, когда его «дёргали» из-за ерунды. Потом я это тоже понял, когда вырос — как трудно бывает вернуться к прерванному ходу мыслей, но тогда было очень обидно, что нельзя просто так вбежать в кабинет с детским «тах-тах-тах» или гонять машинки вокруг его стола… И ещё он обладал удивительным даром просто объяснять любые сложные вещи. Когда у меня однажды не получалась задача по математике (из какого-то усложнённого задачника), папа объяснил её и объяснил общий принцип решения задач так, что он (этот принцип) намертво отпечатался в памяти, и с тех пор я решал задачи, пользуясь тем однажды объяснённым им алгоритмом на уровне подсознания.

Однако один день в неделю, суббота, был безраздельно отдан нам с братом. На этот день всегда планировались какие-нибудь прогулки (в зоопарк или в сосновый парк недалеко от дома с обязательным разговором о произошедших с нами за неделю событиях). А в тёплое время года по вечерам у нас было ещё одно занятие, на которое папа всегда соглашался безоговорочно — игра в бадминтон. Мы выходили на улицу и час или полтора махали ракетками до той поры, пока летящий волан был ещё виден на фоне медленно темнеющего неба.

Мой отец был очень простым и прямым в общении человеком — об этом говорили и все, имевшие с ним дело. Дома у нас была практически спартанская обстановка — жёсткие деревянные стулья, никаких излишеств. Но далеко не все жили так. Однажды мы поехали с ним и мамой на дачу к папиному знакомому, тоже известному учёному, давно приглашавшему отца в гости с семьёй. Мне тогда было лет 7-8, а брата, по причине его малости (4 года) оставили у бабушки. За нами была прислана машина, водитель распахнул перед нами двери, мы сели и поехали. Дача была не очень далеко от Москвы, но дорога показалась мне очень длинной. Когда мы, наконец, приехали, встречать нас вышел хозяин в больших затемненных очках и соломенной шляпе, одетый во что-то вроде косоворотки или рубашки навыпуск и широких брюках…

Это была не совсем дача (дачи я видел и до того) — это был скорее загородный двухэтажный дом. Мы прошли по большому участку с соснами и цветочными клумбами перед входом в дом. На участке работал садовник, подстригая кусты, посаженные вдоль ограды. В самом доме была красивая и необычная мебель, мягкие кресла, обтянутые тканью с цветочным узором. Сидели мы тогда на крытой веранде, еду приносила горничная, разговор вращался около научных проблем и был довольно длинным, но участвовали в нём все, включая маму. Понимал я мало что, и мне было откровенно скучно. Хозяин, видимо, чтобы развлечь меня, спросил, как мне понравилась его дача. И я с детской прямотой сказал: «Да, очень,– и задал вопрос, показывая на садовника и горничную, которая в этот момент уносила со стола посуду, — а это кто — прислуга? Разве у советского человека может быть прислуга?» За столом повисло напряжённое молчание, у хозяина, сидевшего с коньячной рюмкой в руке, слегка порозовели щёки, отец был, пожалуй, просто ошарашен…

Хозяин что-то невнятно ответил, мягко обойдя мой вопрос. Но разговор уже не возобновился, окончательно прервавшись, и мы вскоре засобирались домой. Хозяин снова предложил машину, но отец отказался, и домой мы возвращались на электричке, дойдя до станции пешком. По дороге мама начала меня отчитывать за возникшую неловкость, но папа оборвал её словами: «Остановись, не надо — по-своему он прав: таким мы его воспитали!»

Моя «клинская» бабушка была учителем литературы в Клину, и, вероятно, именно она привила отцу любовь к поэзии и литературе (особенно русской). Он очень любил поэзию, много читал и легко цитировал не только Пушкина и Лермонтова, но и А.Н. Апухтина с А.К. Толстым, и японские танки. У папы в кабинете стояло собрание сочинений М.Е. Салтыкова-Щедрина, которого он очень любил, знал чуть ли не наизусть и часто цитировал. Его коллеги однажды рассказали, что как-то на затянувшемся политсобрании, слушая нудного заезжего лектора, отец вполголоса процитировал «Историю города Глупова» про «органчик» и тем самым положил конец бесплодному мероприятию. Позднее, когда до Салтыкова-Щедрина добрался и я, мне стала понятна любовь к нему отца — это произведения вне времени, не потерявшие своей жизненности и сейчас, всегда дающие возможность в любой ситуации достаточно прямо и едко высказать своё мнение о происходящем, не задевая никого впрямую своим отношением.

И, конечно же, я всегда ждал лета — летом папа делал перерыв в своей казавшейся мне бесконечной работе — у него был отпуск…

Свой отпуск отец делил обычно на две части — одну он проводил с нами (семьёй), в другую ездил с рюкзаком по стране — когда один, когда со знакомыми. Одним из его последних путешествий был сплав на деревянной лодке по Подкаменной Тунгуске с тремя коллегами-физиками. Снятый при этом фильм на 8-ми миллиметровой киноплёнке по возвращении он монтировал сам, привлекши к этому делу меня для монтажа мультипликационных вставок. К сожалению, этот фильм, будучи коллективной собственностью, (как это часто бывает) затерялся на просторах пространства и времени.

А предыдущая поездка на Подкаменную Тунгуску в одиночку чуть было не закончилась очень печально — отец простудился, заболел воспалением лёгких и неделю отлёживался в палатке, приходя в себя и согреваясь огнём костра… Об этом он иногда рассказывал с лёгкой иронией, говоря, что «путешествия в одиночку не всегда проходят по намеченному плану…»

Ко всем детским «неприятностям» папа относился очень спокойно — когда я лет в 12, собирая деревянную модель яхты, почти наполовину располосовал себе большой палец ножом и смотрел, как заворожённый, на льющуюся кровь, соображая, что делать, чтобы не залить всю квартиру кровью, папа, случайно выйдя на кухню, невозмутимо сказал: «Ну что же ты стоишь, кровь нужно остановить, а палец перебинтовать…» И всё.

Все школьные каникулы мы с братом проводили в Клину у дедушки, отец с мамой приезжали на каждые выходные, и это было здорово — в Клину отец не работал и проводил всё время с нами. И ещё он был истинным теоретиком. Однажды папа решил показать мне, как работает детекторный приёмник — я намотал под его руководством приёмную катушку, потом мы спаяли схему, забросили на яблоню антенну и… ничего. Для увеличения чувствительности антенну подняли на крышу — ничего, подняли на мачту телевизионной антенны — ничего. Так он и не заработал. Уже много позже в Москве , когда я увлекся радиолюбительством, мне попалась в руки эта катушка — приёмник заработал сразу, хорошо и уверенно. Но при этом папа свободно обращался с топором и ножом, показывая, как выстругивать кораблики, отправляемые потом в плавание по весенним ручьям.

Мне очень нравились (и легко давались) все естественные науки — математика, физика, химия, биология. Особенно меня привлекала химия — дома при помощи отца была организована лаборатория, в которой временами (довольно часто!) было шумно, дымно и вонюче… Папа единственно, что говорил мне, так это быть аккуратнее с реактивами и помогал во всём — в том числе и с покупкой реактивов, которые не всегда продавали подросткам. И после школы я собирался поступать на химический факультет МГУ. День его смерти стал для меня днём прощания с химией — в тот день мне нужно было идти на городскую олимпиаду по химии после победы на районной, естественно, я не пошёл и решил, что мой долг (как ни высокопарно это звучит) продолжить дело его жизни и заниматься физикой. Теоретиком я, конечно, не стал — не моё это, но в эксперименте кое-что мне всё-таки удалось… Отец и со своим уходом остался в памяти коллег и учеников — каждый год в день его смерти они приходили к нам домой на протяжении более 40 лет, вспоминая его; кто не мог прийти, оказавшись в командировке, всегда звонил, но их круг постепенно редел, они все были смертны… И сейчас не осталось уже почти никого…

После безвременной кончины отца нам пришло огромное количество соболезнований из самых разных и далёких стран, с разных континентов (даже из Австралии и Южной Америки). Только тогда я в полной мере понял, что мой отец был не просто моим папой, но и очень известным учёным, хорошо известным всему миру, сделавшим для физики многое и оставившим после себя результаты, не потерявшие своего значения и теперь, больше чем через полвека после его смерти…

А вот ученики отца: Шиклош Тивадар (ВНР) (к.ф-м.н., Москва, МГУ, 1955), Потапков Н.А. (СССР) (к.ф-м.н., Москва, МИАН, 1958), Пу Фу Чо (КНР) (к.ф-м.н., Москва, МИАН, 1960), Яковлев Е.Н. (СССР) (к.ф-м.н., Москва, ИФВД, 1962), Плакида Н.М. (СССР) (к.ф-м.н., МИАН, 1966, д.ф-м.н 1976), Рудой Ю.Г. (СССР) (к.ф-м.н., Москва, МГУ- МИАН, 1967, д.ф-м.н., 1979), Петровский А.Б. (СССР) (к.ф-м.н., Москва, МИАН, 1970, д.т.н.,1994), Морозов В.Г. (СССР) (к.ф-м.н., Москва, МИАН, 1973, д.ф-м.н, 1987).

В.С. Тябликов

Назад