Эмили дю Шатле, или Опыт летнего чтения

Редакция «Советского Физика» несколько раз предлагала мне написать о том, что я думаю о французском физике и математике XVIII века Эмили дю Шатле (1706–1749), многолетней подруге и покровительнице Вольтера (1694–1774). Конечно, хорошо вспоминать о своих предшественниках, но предложение меня, по правде сказать, не очень увлекало. Дело в том, что я совсем не увлекаюсь Вольтером и его кругом общения. Я понимаю, что он был великим человеком, сыграл большую роль в истории Франции, да и всего современного мира, но сам он не казался

мне таким человеком, о котором хочется узнать как можно больше. Мне почему-то не кажется приятным, когда крупный писатель высмеивает Жанну Д’Арк, даже если что-то в ее поведении и вызывало у него вопросы — нужно соблюдать некоторый такт, рассказывая о народных героях. Однако жизнь распорядилась по-своему, и этим летом я, к своему удивлению, действительно много прочитал про Эмили дю Шатле. Оказалось, что в ее биографии было нечто, о чем стоит рассказать читателям нашей газеты. Я познакомился с жизнью Эмили — так ее для краткости называл автор книги — достаточно случайно. Мой двоюродный брат отдал мне из общего семейного архива

Портрет Эмили дю Шатле из Википедии

объемистую биографию Вольтера датского писателя Георга Брандеса в переводе на немецкий язык и изданную в Лейпциге в 1923 году. Трудно сказать, как она попала в нашу семью.

По-немецки умели читать многие родственники — учились в гимназии, но после 1923 года за границей бывал только дядя Вилли — крупный инженер, для которого немецкий был родным языком. Наверное, он ее и привез из одной из заграничных поездок, в которых он закупал оборудование для строящихся заводов. На книге есть экслибрис, но он мало проясняет ее происхождение.

Брат говорит — ты читаешь по-немецки, вот и прочитай. А у меня есть дурная привычка — стараюсь читать книги, которые мне дарят.

Про Вольтера в книге рассказано намного больше того, что я хотел бы про него знать. В частности, в деталях рассказано о том, как Эмили укрывала Вольтера в своем замке в то время, когда власти устраивали на него гонения. В литературе утверждается, что Эмили спасла жизнь Вольтеру. Видимо, это все же некоторое преувеличение — думаю, что при желании король смог бы его уничтожить.

В книге приведены обширные фрагменты их переписки. Они не дают прямого ответа на волнующий вопрос о степени близости двух уже не совсем юных людей. Во всяком случае, у Эмили был муж, с которым Вольтер был во вполне хороших отношениях, и трое детей, а люди XVIII века, в отличие от авторов современных социальных сетей, соображали, о чем не стоит писать в своих письмах. Для желающих более глубоко вникнуть в эту сторону проблемы обращу их внимание на интригующий вопрос о характере взаимоотношений Гёте и Шарлотты фон Штейн в следующем поколении.

Видно, что Эмили действительно интересовалась механикой, переводила на французский язык Ньютона и много сделала для пропаганды его идей. Она хорошо потрудилась над тем, как отработать связь между идеями Ньютона и Лейбница. Ей во многом принадлежит внедрение в науку представления об импульсе.

Однако в целом Эмили все-таки трудно рассматривать как значимую для нас научную фигуру — наши области науки очень сурово относятся к своим творцам, так что уже через сравнительно небольшое время запоминаются лишь самые крупные достижения, а почти три века — большой срок.

Мне показались интересными не эти конкретные достижения Эмили, а ее восприятие современниками и потомками.

Сам Вольтер, как мне кажется, относился к своей близкой подруге и покровительнице откровенно потребительски. Когда ему было нужно, он не скупился на разнообразные похвалы и дифирамбы, а когда уезжал, скажем, в Голландию, то начинал ее откровенно игнорировать, а бедная любящая женщина явно страдала. Для Вольтера это было, в общем, достаточно типичное поведение. Не скажу, что это усилило мой интерес к Вольтеру.

Интересно другое. Брандес явно считает себя прогрессивно мыслящим человеком, но для него кажется очевидным, что даже такая бескорыстно интересующаяся физикой и математикой женщина ничего заслуживающего внимания в них сделать не может. Возможно, он и прав, считая, что Эмили лишь пересказывала идеи Вольтера. Мне кажется, что такие утверждения неплохо доказывать, чего он делать даже не пытается.

Замечательно и то, что он последовательно сравнивает Эмили с Софьей Ковалевской (Соней Ковалевски в его восприятии). Он знает, что Ковалевской принадлежат важные и общеизвестные в соответствующих кругах научные результаты, но считает, что эти идеи Ковалевской подсказал ее учитель Вейерштрасс. Я, конечно, слышал об этой мысли, но не знал, как она сформировалась. Любопытно, что история Ковалевской и Вейерштрасса до некоторой степени напоминает историю Эмили и Вольтера. Вейерштрасс был безнадежно влюблен в свою ученицу, а Софья любила только математику. Честно говоря, это не увеличивает мой интерес к Ковалевской, но современные историки математики убедительно доказали, что Ковалевская была оригинальным мыслителем, независимым от Вейерштрасса. Приятно, что Брандес и здесь ошибался.

Прочитав все это, я невольно вспомнил Аделаиду Борисовну Васильеву. Она была замечательным ученым, прекрасным учителем. Никому и в голову не приходило обсуждать степень оригинальности ее идей, хотя она сама с удовольствием рассказывала, что ее внимание к асимптотическим разложениям привлек ее учитель академик Андрей Николаевич Тихонов.

Не кажется, что цепочка, вытянувшаяся от Эмили дю Шатле через Софью Ковалевскую к Аделаиде Борисовне Васильевой заслуживает внимания. Все-таки на масштабах столетий моральный прогресс общества хорошо заметен.

Встает вопрос — достигнут ли уже конечный результат на этом направлении? Видимо, еще нет. Мне кажется, что Аделаиду Борисовну можно и нужно было избрать академиком и в том, что этого не произошло, сыграло свою роль то, что она была женщиной. К счастью, это ее не очень задевало — она сама мне про это говорила. Так что пострадала скорее не Аделаида Борисовна, а Академия наук.

Вот какие мысли пришли мне в голову при чтении этой довольно скучной книжки.

Профессор Д.Д. Соколов